Вернуться после диктатуры и войны к миру и начать демократизацию – задача неимоверно трудная. Успех в ее решении может быть только общим. Поэтому я очень рад,что подготовленная «Мемориалом» программа «100 дней после Путина» вызвала много заинтересованных дискуссий.
Борис Ельцин (справа) испугался проводить люстрацию,а если бы провел,под нее попал бы,видимо,и Владимир Путин (слева)
Александр Сенцов,Александр Чумичев / ТАСС
Подводя итоги первого этапа обсуждений,посвященных этой программе,хочется обозначить несколько дискуссионных линий,которые кажутся важными.
Публикация подготовлена медиапроектом «Страна и мир — Sakharov Review» (телеграм проекта—«Страна имир»).
Почему переходное правосудие?
Диктатура— время беззакония инарушения прав человека. Законом вэто время становится воля диктатора. После диктатуры остается множество преступлений,совершенных повелению,сблагословления,санкции или винтересах режима. Ихавторы защищены системной безнаказанностью,она недает расследовать преступления,пока политический режим сохраняет силу.
Эти преступления нельзя просто забыть. Идеология всепрощения— плохой союзник вделе демократизации. Правда неможет стоять нанеправде,аверховенство права— напреступлениях,оставшихся нерасследованными потому,что так велела партия (фюрер,президент,дуче,хунта,спецслужба). Общество просто неповерит,что вбудущем право будет иметь значение,если прошлые преступления остались без суда,аихжертвам невозмещен ущерб.
Восстановить право,нарушенное впериод диктатуры ивооруженного конфликта,возместить ущерб жертвам политических преследований,раскрыть правду опреступлениях,осудить виновных,принять меры понедопущению подобных преступлений вбудущем,— вот главное,что нужно сделать. Этот комплекс мер получил название переходного (восстановительного) правосудия (ПП,transitional justice). Без ППневозможен переход отобщества,основанного набеззаконии,кдемократии иверховенству права.
Меры ППвразном сочетании применялись вГермании иЯпонии после Второй мировой войны,ав1970-х— вГреции иАргентине после военных диктатур. Несколько стран использовали ихдля исправления расовой инациональной дискриминации.
Ноособенно широким стало применение ППс1990-х годов— после геноцида вРуанде,войны вэкс-Югославии,гражданской войны вСьерра-Леоне,геноцида ипреступлений против человечности вВосточном Тиморе. ВКамбодже созданный в2003 году трибунал разбирался спреступлениями красных кхмеров в1975–1979 годах. ВЮАР комиссия правды ипримирения выясняла последствия геноцида. Вомножестве стран всех регионов мира ППпреобразило способ,каким люди вспоминают овойнах идиктатурах,жертвах игероизме,репрессиях иконфликтах.
СССР ипостсоветскую Россию эти процессы,увы,почти миновали. При Хрущеве реабилитация затронула лишь часть людей,подвергшихся политическим преследованиям. Сталинские палачи получили персональные пенсии,дожили достарости идосих пор почитаются всиловых структурах. КГБ продолжил убивать несогласных. Избежали суда компартия итайная полиция ипосле распада СССР. ФСБ унаследовала черты КГБ,ивторая попытка подвести черту под тоталитарным прошлым тоже оказалась неудачной.
Плохо проработанное прошлое вернулось.
Именно поэтому огромная кропотливая работа,которую сделали юристы Николай Бобринский,Глеб Богуш,Григорий Вайпан,Наталия Секретарева ианонимный соавтор,кажется мне большим вкладом вбудущее. Ихдоклад прочерчивает путь,проделать который всвое время получилось уИспании,Аргентины,ЮАР идругих стран. Нет никаких оснований думать,что Россия неможет последовать ихпримеру.
Но,как показывают обсуждения программы «100 дней»,уобщественности есть вопросы. Небудем отних отмахиваться.
Это страшное слово «люстрация»
Люстрацией вРоссии 1990-х можно было пугать детей. Это слово звучало почти как «расстрел». Насамом деле люстрация— мягкая мера. Это всего лишь ограничение избирательного права,запрет работать нагосслужбе изаниматься публичной деятельностью (например,преподавать)— нанескольколет. Оннужен,чтобы оградить новое общество отстарых элит,желающих сохранить влияние науправление государством,нонеизменивших своих взглядов,привычек ипрактики.
После падения СССР люстрации непроводилось,хотя демократы несколько раз выдвигали эту идею. В1990-х ееблокировал Борис Ельцин: начинать люстрацию надо было снего самого. Люстрировать себя,отказываясь отвласти,полученной,как считали многие,ценой разрушения СССР,Ельцин несобирался.
Власть компартии вСССР была всеобщей. Поэтому вРоссии начала 1990-х казалось,что,вотличие отВосточной Европы,«других людей взять неоткуда». Так думали,например,диссиденты-правозащитники,сооснователи «Мемориала» Сергей Ковалев иАрсений Рогинский. Бывшие члены КПСС работали вправительстве,бывшие комсомольцы создали крупные холдинги,аэкс-сотрудники КГБ заняли места вруководстве банков ипромышленных компаний.
Страх перед люстрацией велик исейчас. «Так придется люстрировать полстраны»,— критикует авторов «100 дней» один изучастников обсуждения программы,организованного проектом «Страна имир». Как преодолевать сопротивление тех,кто подпадет под люстрацию,спрашиваетон. Икто будет бороться спреступностью,если люстрировать полицейских исудей заучастие вполитических преследованиях?
Еще один аргумент оттех,кого пугает люстрация: оней ненадо говорить сейчас,чтобы неразочаровать потенциальных сторонников перемен,среди которых есть «разочаровавшиеся зетники». «Пока опустить» стоит итему выплаты компенсаций гражданам Украины заагрессивную войну. Ноесли жертвы преступлений лишены компенсаций,аучастники государственного террора уходят отответственности,топреступления повторятся! Скрывать планы наказать преступников смысла нет: запрограмму «Мемориала» они влюбом случае непроголосуют.
Авторы «100 дней» предлагают люстрировать невсех,кто работал всиловых структурах,алишь тех,кто участвовал вгосударственном терроре— политических преследованиях сцелью устрашения общества,подавления протеста иинакомыслия. Руководство силовых структур предлагается на15 лет лишить права заниматься госслужбой,связанной сприменением насилия (силовые органы,суды) без запрета избираться. Рядовые сотрудники могут сохранить посты,если осознали,что нарушали Конституцию,ипродолжают работу под надзором люстрационной комиссии,считает соавтор «100 дней» Николай Бобринский.
Ккадровым проблемам люстрация может привести только всудейском корпусе. С2021 года политические приговоры выносили более 11тыс судей (около половины). Быстро заменить половину судей— задача нетривиальная,ноБобринский уверен,что нужное количество профессиональных ичестных юристов вРоссии найдется.
Заосновную массу полицейских можно небеспокоится: вотличие отруководства,импрограмма «100 дней» сулит что-то вроде курсов повышения квалификации. ВРоссии больше 2млн силовиков,люстрация впредлагаемом варианте может коснуться нескольких десятков тысяч,преимущественно руководителей,полагает соавтор программы «100 дней» Григорий Вайпан.
Итак,люстрация— мягкая мера. Жесткая— расследование преступлений,совершенных вусловиях системной безнаказанности,иуголовное преследование виновных. После объединения Германии люстрации было подвергнуто около 55тыс. человек,ареальные или условные сроки в1990-х иначале 2000-х получили всего 132 партийных руководителя исотрудника спецслужбы Штази. Впоследующие годы суды против сотрудников «Штази» были единичными.
Неждем перемен
«Настоящие 100 дней будут наполнены шагами совершенно вдругую сторону»,— написал мне старый приятель,возмущенный моим рассказом опрограмме «100 дней после Путина». «Власть принадлежит неПутину,аГБ,ибудет без него такойже»,— откликнулся еще один наблюдатель. Оба предельно пессимистичны: «Живи еще хоть четверть века— // Все будеттак. Исхода нет. // Умрешь— начнешь опять сначала. // Иповторится все как встарь…»
Жизнь научила их: все будет,как было,акто думает иначе— фантазер имечтатель. Такими взглядами удобно оправдывать решение эмигрировать и«сжечь мосты». Носовершенно невозможно логически иисторически доказать,что страна защищена отперемен ипревращена взаповедник,где время остановилось.
Еще один мой знакомый,социал-демократ сболее чем 30-летним стажем,оставшийся после начала войны вРФ,тоже видит втексте «сплошные благоглупости». Онуверен,что российская власть,которая завершит конфликт сУкраиной наоснове международного права (вернув РФкграницам 1991 года),«долго непротянет»: будет свергнута или проиграет насвободных выборах сторонникам Путина из-за настроений ресентимента,которые овладеют массами.
Многие противники Путина вРФсэтим согласны: если отторгнуть отРоссии еетерриториальные завоевания,реваншизм приведет кеще большей беде. Погреческому преданию,Минотавр вЛабиринте требовал раз в9 лет семерых юношей и7 девушек насъедение. Ичтоже,РФ,пока ненайдется Тесей,нужно будет раз вчетверть века выдавать по2-3 региона из«ближнего зарубежья»,чтобы еереваншизм нераспространился на«дальнее зарубежье»? Нереалистично.
Весьма скептичен иВладислав Иноземцев— онсчитает,что преобразования могут быть успешными,только если Россия после Путина будет непредоставлена самой себе,аначнет интегрироваться вмир,где норма— правовой порядок. Владислав ставит очень важный вопрос: «Как вселить вроссийское общество интерес креформам исоздать коалицию вихподдержку». Нооннаходится загранью ипрограммы «Мемориала»,имоих рассуждений поеемотивам. Между тем сам Владислав уверен,что вменить чиновникам исиловикам ответственность запреступления против россиян иУкраины неудастся: первое вызовет глубокий внутренний раскол,авторое объединит население против репараций.
Поэтому онпредлагает парадоксальный способ добиться желаемых перемен вРоссии— инициировать ихизЕвропы. Инкорпорация России вевроатлантические структуры даст успех вреформах игарантирует безопасность Запада.
Очевидно,иэта идея,реалистичность которой менее очевидна,чем реалистичность программы «100 дней»,неприближает нас кответу навопрос,как вселить вроссиян интерес креформам исоздать коалицию вихподдержку. Накопленные недоверие ивражда,сильная разность вгеоэкономических интересах станут надежным барьером для евроинтеграции России. Получить внутри евроструктур страну срадикально другими взглядами навсе— вчем тут выгода Европы? Аестественный процесс сближения будет очень долгим.
Менять ради России правила вступления Евросоюз точно небудет. Как показывает опыт Грузии,для успеха здесь важно,чтобы желание присоединиться долго сохранялось иународа,иуправящих элит. Так что нароль «волшебной палочки» идея евроинтеграции вслучае России,вотличие отВосточной Европы негодится. Вопрос одвижущей силе реформ иеепостоянстве,который авторы «100 дней после Путина» неставили,остается открытым.
Распад?
Спротивоположной стороны критикует «100 дней после Путина» занереалистичность украинский философ Алексей Панич. Онуверен,что предложенную «Мемориалом» программу может осуществить лишь «сферическая Россия ввакууме»,аединственный способ сделать Россию либерально-демократической— это еедеколонизировать. Солидаризируются сПаничем аналитики Аарон Леа иБорух Таскин: «Изнутри надежд нареформы нет». Конечно,статус-кво выгоден элитам,аизменение устойчивой системы всегда сложно себе представить. Путинский режим свою резистентность квнешним ивнутренним кризисам доказал многократно.
Корень российского авторитаризма Леа иТаскин видят вееколониальной природе. Ихвдохновляет идея разом избавиться отмножества проблем иболячек— имперская структура,авторитаризм,правление спецслужбы,сырьевая экономика. Ноесли порознь сэтими проблемами еще можно работать,тосценарий,когда все взрывается водин миг,можно пожелать лишь врагу: такие преобразования часто бывают кровавы,аконструкции,образующиеся врезультате,очень неустойчивы.
Мне сложно понять итех,для кого фетишем является территориальное величие России,итех,кто сделал ставку наеедробление. Да,всреднем демократические страны меньше автократий. Часто это объясняют относительной культурной гомогенностью небольших стран,что облегчает достижение компромиссов. Новпоследние годы вэтих выводах возникли большие сомнения. Иужточно никому изполитологов непридет вголову предлагать дробить страны ради демократизации осколков. Распад происходит (или непроисходит) совсем подругим причинам.
Вотношении России такие предложения— нередкость. Причина понятна: секта свидетелей «великой России» принесла окружающим народам исамим россиянам многобед. Чем меньше размер соседа,тем слабее исходящая отнего угроза,еепроще купировать. Ноприверженцы регионализации РФнерассказывают,как наступит желаемое ими будущее. Поэтому предмета для обсуждения здесь пока нет.
Идентичности,которые моглибы стать основой для распада России,несформировались,иФСБ зорко следит затем,чтобы этого непроизошло. Они могут вырасти только при либерализации. Война вУкраине подрывает конструкцию РФкак многонационального государства иставит под вопрос его устройство (поформе федерация,посути— унитарное государство,кроме Чечни). Нокогда,как и,главное,почьей воле может произойти распад,можетли онбыть желателен для большинства,— это сейчас вопросы изобласти ненаучной фантастики.
Панич,Леа,Таскин подменяют разговор о«100 днях» спекуляциями овозможном распаде России (окотором вмемориальской программе нет нислова). Причина понятна. Война сУкраиной связывает части России кровью ипреступлением. Понимание преступности путинской аферы может стать мотором дезинтеграции,апрограмма переходного правосудия (ПП)— оправданием «бытия вместе»: нужно признать ответственность,восстановить нарушенное право,компенсировать ущерб жертвам,наказать виновных. Понимая это,сторонники дезинтеграции хотят заранее дискредитировать идею ПП,чтобы повысить шансы своего сценария. Хотя любой подсчет покажет,что страны реализуют меры ППнамного чаще,чем распадаются.
Успешные постпутинские преобразования могут быть настойчивыми ипостепенными. В2024 году целую книгу обэтом опубликовал замечательный политолог Григорий Голосов. Шаг зашагом добиваясь демократических преобразований,поначалу умеренных,оппозиция сможет подвести общество икпереосмыслению прошлого. Нонаэто понадобится не100 дней,адесятилетия,как вслучае Германии,Испании,Аргентины. Это очень сложно,ношансы есть.
***
Впрограмме «100 дней» неописано,как люди,разделяющие ееидеи,окажутся увласти,констатирует бывший дипломат Борис Бондарев. Ноэто инебыло задачей программы. Она иная— описать сюридической точки зрения,что нужно сделать,чтобы страна повернула кдемократии иверховенству права. Ключ куспешным переменам,верно замечает сопредседатель «Голоса» Станислав Андрейчук,находится внутри России,ееобщества,ачтобы оно смогло высказаться,«нужно дать голос людям».
Изложенный в«100 днях после Путина» сценарий даже близко невыглядит наиболее вероятным. 100 дней могут превратиться в50 лет,апутинская система— продержаться 20-30 лет после Путина. После еекраха страна снемалой вероятностью останется вруинах: всоциальном,правовом,психологическом иморальном отношении это будут развалины снулевым уровнем доверия,низким социальном капиталом,всеобщей ненавистью,страхом иозлобленностью.
Вполне реальные сценарии «путинизма без Путина» ивоенной хунты непредполагают нидемократизации,нивосстановления верховенства права,нимира сУкраиной. Программа «100 дней» описывает несамый вероятный,алучший сценарий. Иописывает его только сюридической,анеполитической,экономической или социальной стороны.
Предложенные впрограмме меры могут быть применены иполностью,ичастично. Изпродуманной программы-максимум легко сделать программу-минимум— под требования момента. Авот наоборот— неполучится. Поэтому работа ЦЗПЧ «Мемориал» имеет огромную ценность вне зависимости оттого,как будут развиваться события вреальности.